– Разумеется.

Торнхилл удержался от того, чтобы добавить, что девчонка все-таки в здравом уме, чтобы отказываться от такой партии.

– Мои поздравления, Берти. Ты, наверное, на седьмом небе от счастья.

– У нее были слезы на глазах все время, пока я говорил с ней, – сказал Берти, проводя рукой по модно подстриженным волосам. – И она подставила губы для поцелуя, когда я собирался всего лишь поцеловать ей руку. Она здорово целуется, – добавил Берти и покраснел.

Граф поднял бокал, в котором еще оставалось на дне бренди.

– Ах, непосредственность любви! Надо понимать, она будет всю жизнь на тебя молиться. Удобно, наверное.

Сэр Альберт, отвернувшись от Торнхилла, подошел к окну и сказал:

– Я боюсь, Гейб. Эти слезы. Этот удивленный взгляд, сменившийся надеждой на счастье и обожанием. Одного этого довольно, чтобы голова кругом пошла. Одного этого довольно, чтобы возгордиться до небес.

– И тем не менее тебе страшно, – усмехнулся граф.

– Такая громадная ответственность, – тихо ответил сэр Альберт. – Что, если я не смогу сделать ее счастливой? Что, если я буду принимать ее любовь как должное только по той причине, что она так легко мне досталась? Что, если она приняла меня только потому, что не верит, что кто-то еще может предложить ей руку и сердце? Что, если…

Граф выругался в таких выражениях, что если у Альберта и были сомнения относительно степени его опьянения, то теперь они исчезли.

– Берти, – сказал Торнхилл, возвращаясь к цензурной речи, – если ты не видишь звезд, зажигающихся над твоей головой, ты просто слепой на оба глаза.

– Все дело в ответственности, – повторил сэр Альберт. – В той власти, которой мы иногда обладаем над жизнью других людей, Гейб!

– Ладно, – со смехом сказал граф. – Скажи, Берти, я должен пожелать тебе счастья или посочувствовать?

– Пожелай мне счастья, если хочешь. А что за повод для возлияния в одиночестве, Гейб? – вдруг спросил Альберт, отвернувшись от окна и посмотрев другу в глаза.

Граф рассмеялся и поднял бокал.

– Ты был слишком занят сегодня. Неужели ты не слышал?

Сэр Альберт нахмурился.

– Я заходил в клуб. Да, я слышал. Но и ты должен был понимать, что, принимая во внимание то шаткое состояние, в котором находится твоя репутация, наша публика будет рада любому поводу, чтобы наброситься на тебя. Не обращай внимания, Гейб. Я хочу сказать – не обращай внимания на клевету.

– Одно только хотелось бы знать… – Граф за молчал, чтобы допить бренди. – Хотелось бы знать, может ли закрыть на это глаза мисс Уинвуд.

– Да, это вопрос по существу.

Альберт наконец сел на стул. Кажется, им действительно есть о чем поговорить.

– И еще остается один скользкий момент, – продолжал Альберт, – касающийся ее помолвки с Керзи. Похоже, каждый кучер, не говоря уже о людях из общества, знает о ней. Гейб, ты ведь не целовал ее вчера у Велгардов на маскараде? Признайся, это выдумка?

– Представь, я ее поцеловал, – усмехнулся граф. – Я поцеловал ее в дверях, ведущих из зала на террасу. Как мне кажется, там нас могли увидеть куда больше людей, чем если бы я поцеловал ее прямо посреди зала.

– Тогда ты должен перед ней извиниться, не так ли?

Сэр Альберт явно расстроился. Он защищал своего друга, отстаивая его невиновность перед большой группой джентльменов, каждый из которых утверждал, что своими глазами видел, как они танцевали, глядя только друг на друга, что танцевали они неприлично близко друг к другу. Они вели себя настолько демонстративно, что, когда исчезли на террасе, внимание к ним стало еще пристальнее. На следующий день тот поцелуй в дверях стал новостью дня в клубе. Но мужчины всегда снисходительнее к грехам слабого пола. Один Бог знает, как бедную девочку разбирали по косточкам в дамских гостиных.

– Должен извиниться?

Граф, прищурившись, изучал бокал, держа его в вытянутой руке, а потом изо всех сил швырнул в камин, довольно усмехнувшись в тот момент, когда хрусталь со звоном разлетелся на множество осколков.

– Я вот так не считаю, Берти. На самом деле она не пыталась меня оттолкнуть. Кроме того, то был всего лишь поцелуй. Даже не поцелуй, а так, намек на него. Мгновенная встреча губ.

– На глазах у всего света, – уточнил Альберт.

– Жизнь становится скучной, когда сезон перевалит через месяц, – с холодным цинизмом заметил граф. – Свет нуждается в пище для сплетен. Они должны быть благодарны нам с мисс Уинвуд за то, что не даем им скучать.

– Но последствия для нее и для тебя несоизмеримы. Ей придется куда хуже, чем тебе, Гейб.

Альберта раздражало нежелание Гейба входить в положение девушки, которую тот скомпрометировал. Но с другой стороны, он понимал всю бессмысленность втолковать что-либо человеку, далеко не трезвому, несмотря на членораздельную речь.

– Я знаю, что она тебе понравилась с первого взгляда, но она отдана другому. Ты мог бы найти другую красотку, если тебе так хочется флиртовать. Взять, к примеру, мисс Ньюмен, блондинку. Она свободна.

– Меня устроит только эта рыжая. Сегодня о нас с ней говорят. Сегодня ее помолвка из непременной превращается в возможную. Сегодня Керзи чувствует себя по меньшей мере дураком. Я очень доволен, – со злобной усмешкой проговорил граф.

– Господи, Гейб, – воскликнул сэр Альберт, вскочив на ноги, – не хочешь ли ты сказать, что стараешься для того, чтобы расстроить помолвку?! Неужели ты так отчаянно этого хочешь? Ты ведь сломаешь девушке жизнь, только и всего. Будешь ли ты этим гордиться?

– Сядь, Берти. Не мелькай у меня перед глазами. И позвони, чтобы принесли третий графин. Если ты не хочешь промочить горло, то я хочу выпить.

– Ты уже достаточно выпил.

– Верно, – согласился Гейб. – Но я еще не так пьян, как мне того хочется. Я все еще в сознании. Будь хорошим мальчиком, пошли еще за бренди.

– Если бы ты не был пьян, – сказал Альберт, – я бы оттаскал тебя за вихры, клянусь. Но если бы ты не был пьян, ты бы не говорил таких безумных вещей. Тебе она нравится, но ты не можешь ее добиться. И поэтому ты позволил себе некоторую вольность вчера. Ну допустим, не некоторую, а значительную. Но все это можно простить и забыть, как, я надеюсь, и поступят Рашфорды, если у них есть голова на плечах. Извинись перед ними, Гейб, или по крайней мере старайся держаться от них подальше. Уезжай из Лондона. Это самое лучшее, что может сделать порядочный человек на твоем месте.

– Но, – угрожающе проговорил Гейб, – меня здесь никто и не считает порядочным, Берти. Если я способен был соблазнить собственную мачеху, то для меня нет ничего запретного.

Сэр Альберт смотрел на друга со смесью жалости и презрения.

– Сейчас речь идет не о тебе. Будь я на твоем месте, я бы велел слугам принести большой кофейник очень крепкого кофе и большой таз с очень холодной водой, чтобы пару раз окунуть в него голову. Перед уходом я оставлю распоряжения. Всего хорошего, Гейб.

С этими словами Альберт пошел к двери.

– Счастливая женщина эта Розали Огден, – пробормотал граф. – Вместе с мужем она приобрела себе настоящую наседку.

Раздраженно хлопнув дверью, Альберт вышел из комнаты.

Граф Торнхилл откинулся на спинку кресла и уставился в стену прямо перед собой. Он закрыл глаза, но лучше ему не стало. Он никак не мог собраться с силами, чтобы встать, подойти к звонку и вызвать слугу. Впрочем, еще один графин бренди вряд ли бы ему помог. Он и так выпил немало. Даже слишком много. Бренди не спасло его от самого себя и от той правды, которая была известна только ему одному. И Керзи.

Сегодня днем Гейб сделал одно замечательное открытие. Оказывается, нечистая совесть и ее муки являются прекрасным противоядием к опьянению. Сколько бы он ни пил, желанное бесчувствие не наступало. Тело его становилось все пьянее, но сознание оставалось чертовски трезвым.

Едва ли он захотел бы бросить перчатку в лицо Керзи и удовлетвориться, запустив ему пулю между глаз или проткнув шпагой его лживое сердце. И дело здесь не в страхе быть убитым. Просто убить Керзи для Гейба не представляло труда, а следовательно, не было интересно. К тому же о причине дуэли вскоре стало бы известно (бог знает, каким образом распространяются слухи), и тогда снова вспомнили бы о Кэтрин, а Гейб не желал ей еще большего бесчестья.