– Вам, похоже, наплевать на доброе имя вашей дочери, – сказал граф, – если только оно не бросает тень на ваше. Ну что ж, очень хорошо. Единственное, чем можно помочь вам в сложившихся обстоятельствах, – это выдать ее замуж незамедлительно. Как только ваша дочь будет достойно выдана замуж, вы снова сможете ходить с гордо поднятой головой. И она, разумеется, тоже.

Виконт Нордал смотрел на Торнхилла с ненавистью.

Граф отделился от стола и сделал шаг назад.

– Сейчас еще достаточно рано. В это время принято отдыхать после бала. Но не думаю, что мисс Уинвуд удалось заснуть сегодня. Я хочу увидеть ее, Нордал, перед тем как отправлюсь заниматься другими делами. Наедине, если вы не возражаете.

Рука виконта потянулась к звонку.

– Приведите мою дочь в розовый салон. Одну, – велел он немедленно появившемуся дворецкому. – А пока, Торнхилл, нам надо кое-что обсудить. Садитесь.

Граф Торнхилл сел с мрачным выражением лица и в столь же мрачном расположении духа.

Глава 12

Дженнифер проснулась, с удивлением отметив тот факт, что ей все же удалось заснуть. На самом деле она спала довольно глубоко и без сновидений, но проснулась рано и без приятной надежды на то, что все случившееся накануне было сном. Реальность давала знать о себе довольно грубо: саднящей болью в спине, напомнившей о себе, стоило Дженнифер повернуться. Мольбы Саманты и уговоры тети подействовали на отца. Он не стал посылать на конюшню за плетью. Взял розги и отстегал свою взрослую двадцатилетнюю дочь, как непослушную девчонку. Дженнифер в детстве не раз приходилось испытывать на себе гнев отца, и всякий раз физическая боль соперничала с нравственной, но вчера она была так глубоко потрясена, что перестала чувствовать боль.

Все было кончено. Все, ради чего стоило жить. Все кончилось для нее в двадцать лет. В самом начале жизни. Странно, но и наутро сохранилось состояние отстраненности от происходящего, как и на балу, когда случилось самое страшное. Чувства словно бы отключились.

Дженнифер села в кровати и спустила ноги на пол.

Итак, она еще раз поверила ему и на этот раз поплатилась сполна. Она доверилась ему вопреки расхожему мнению, отказавшись прислушиваться к советам более опытных людей. А ведь ее предупреждали, чем это может для нее кончиться. И вот как он с ней поступил! Лайонел оказался потерян для нее навеки. Никаких больше помолвок, никакой свадьбы, никаких светских сезонов. Ничего.

Внезапно Дженнифер поняла, что разбудило ее так рано. Через приоткрытую дверь гардеробной доносились голоса. Горничная открывала и закрывала шкафы и ящики комода. Она паковала сундуки. Сегодня ей предстояло уехать в деревню. Сначала домой. Но лишь на короткое время, пока отец не найдет для нее подходящее место где-нибудь в провинции и поселит ее там с компаньонкой. Дженнифер понимала, что на самом деле компаньонка – это всего лишь название. Женщина, которая будет жить вместе с ней, станет ее тюремщицей.

И в какую бы дыру отец ни определил ее, в ней ей предстоит провести, всю оставшуюся жизнь.

Горничная приготовила для Дженнифер простое утреннее платье и таз для умывания с кувшином на туалетном столике. Дженнифер встала и умылась самостоятельно. Потом причесалась и закрутила волосы в простой узел на затылке. А потом снова присела на край кровати. Теперь она вспомнила, что не имела права спускаться к завтраку. Она была приговорена к заточению в собственной комнате, пока для нее не подадут экипаж.

Ей не дали сказать ни слова в свое оправдание. Дженнифер только сегодня об этом вспомнила. Впрочем, не важно. Истина при данных обстоятельствах мало кого интересовала. Оставались голые факты: по каким-то одному ему известным причинам граф Торнхилл написал письмо, в котором не было ни слова правды. Затем по каким-то одному ему ведомым соображениям отец Лайонела прочел его, публично выставив на позор невесту своего сына. Он не просто отказал ей от дома, он обрек ее на изгнание из общества. Почему так жестоко? Дженнифер могла лишь пожать плечами. И главный факт – репутация ее навеки погублена и не подлежит восстановлению. Не было никакого смысла пытаться что-то кому-то доказать, заставить кого-то ее выслушать.

В дверь постучали. За дверью послышались голоса горничной и дворецкого. Возможно, ей принесли завтрак. Дженнифер готова была к тому, что не найдет на подносе ничего, кроме сухого хлеба и воды. А может, все уже подготовлено к ее отъезду. Отец мечтал избавиться от нее как можно скорее.

– Вас ждут внизу, мисс, – изрядно нервничая, сообщила служанка. Несомненно, прислуге все уже известно. Так всегда бывает. – В розовом салоне. Просили не задерживаться.

Значит, это не карета. Порка проводилась в библиотеке. Наверное, ее вызывают все же не для экзекуции. Хотя, возможно, снова будут пороть. Может, отец решил все же послать за плеткой? Вчера ей следовало зарыдать, как только она увидела розги, и плакать не переставая. Отец был взбешен тем, что она не проронила ни слезинки. Не потому, что она ничего не чувствовала. Просто от всего пережитого она словно онемела.

В розовом салоне было пусто. Дженнифер подошла к окну и взглянула на площадь за оградой. Ей нравился Лондон. Город дышал энергией и приятно возбуждал. Будет жаль проститься с ним навсегда, хотя деревню Дженнифер предпочла бы для спокойного, размеренного семейного быта. Хорошо, что она не успела прикипеть душой к городской жизни. Иначе ее участь была бы еще печальнее.

Интересно, что сейчас делает Лайонел, вдруг подумала Дженнифер и тут же поправила себя: «Виконт Керзи». Теперь даже в мыслях она не имела права называть его по имени.

Дженнифер смотрела в окно, когда за ее спиной открылась и закрылась дверь. Она не стала оборачиваться. Дженнифер была твердо намерена сохранять достоинство и не молить о пощаде, даже если увидит плеть, но спина все еще ныла после розог и она боялась не выдержать испытаний.

– Мисс Уинвуд?

Спасительное бесчувствие как рукой сняло при первых звуках знакомого голоса.

– Вы! – в гневе воскликнула она. – Убирайтесь!

Он стоял, чуть расставив ноги. Руки сомкнуты за спиной. Во взгляде и в позе читалась спокойная уверенность. Она так ненавидела его в эту минуту, что, будь у нее пистолет, не задумываясь прикончила бы.

– Я пришел спасти вас от бесчестья, – сказал он. – Завтра мы поженимся.

Дженнифер в немой ярости сжимала кулаки. Ногти вонзились в кожу.

– Вы пришли глумиться надо мной, поиздеваться всласть. Что ж – любуйтесь, милорд! Сегодня утром я еще не смотрела в зеркало, но и без того знаю, что выгляжу отвратительно. Посмотрите, что вы со мной сделали, получите удовольствие сполна, а затем убирайтесь!

– Вы неестественно бледны, – сказал он, – и под глазами у вас тени. Выражение ваших глаз самое несчастное, но, если не считать этих мелочей, вы так же красивы, как и тогда, когда я увидел вас впервые. Сегодня я получу специальное разрешение. Завтра мы поженимся.

Дженнифер рассмеялась каким-то странным смехом.

– Ну да, конечно! Чем еще можно объяснить то, что произошло? Отчего-то вы решили, что хотите меня, но получить меня вы не могли, поскольку я была помолвлена с другим. Однако это вас не остановило. Вы выследили меня, как охотник выслеживает дичь, и начали преследовать, пользуясь моей неопытностью и доверчивостью, компрометируя меня все больше и больше. И вот, наконец, финал: это лживое письмо! Вы специально устроили так, чтобы оно попало «не в те руки»! Вы дьявольски изобретательны! Мы правы были с Самантой, когда с первого взгляда окрестили вас Люцифером. Какая злая и жестокая ирония в том, что от рождения вам дано имя ангела!

Вся ее пылкая речь нисколько не поколебала его спокойствия. Он продолжал стоять, слегка покачиваясь на каблуках, и смотрел прямо на нее. У Дженнифер руки чесались вцепиться в его физиономию.

– Я не писал это письмо и не отправлял его.

– Неужели? – с горькой усмешкой переспросила она. – Письмо само себя написало и само себя отправило, я полагаю. Все это верно в той же мере, в которой вы не спали со своей мачехой, не сделали ей ребенка и потом не бросили в другой стране, чтобы без проблем заняться поисками новой добычи здесь, на родине.